Внутри аэропорт оказался пустынный и как будто недостроенный, с неоштукатуренной кладкой стен, с голыми бетонными колоннами, сохранившими отпечатки опалубки, с обнаженными перекрытиями крыши. Под потолком, свешиваясь на длинных штангах, медленно крутились десятки огромных вентиляторов, похожих на самолетные пропеллеры, однако толку от них было мало. Воздух был густ и тяжел, как цементный раствор. его нужно было не вдыхать, а захлебывать.
Иван Петрович присел за каменный столик, поправил очки, потом снял их, протер, снова надел, вытер платком лоснящееся от пота лицо.
На столе были рассыпаны пустые бланки, нужно было их заполнять.
— Иди помоги папе, — сказала сыну Людмила, — а я буду караулить багаж.
Сквозь пролом в стене, прикрытый брезентовой попоной, в зал просовывался багажный транспортер, вдоль него, нетерпеливо приплясывая, выстроились женщины и дети — в то время как отцы семейств заполняли бумажки. Мадам советница и Кареглазка, обе с отчужденными и даже вроде бы оскорбленными лицами, стояли в стороне, к багажу и к анкетам они не проявляли интереса, всеми их делами занимался шустрый молодой человек в белой рубашечке с короткими рукавами при широком расписном галстуке. Вряд ли это был сам Букреев, слишком молод для такой взрослой дочки, да и поглядывал он на советницу подобострастно.
Андрей подошел к отцу, сел с ним рядом. От волнения Иван Петрович плохо понимал, что требуют бланки, и вид у этих бумажек был непривычный: черные жирные линии, белые и заштрихованные клеточки, каждую букву следовало писать в печатном виде в отдельной клетке, так во всяком случае делали окружающие.
— Черт его знает, — беспомощно сказал Иван Петрович, — какой-то кроссворд.
Вдвоем с Андреем он испортил несколько бланков, набрали новых. Это было позорно, мальчик украдкой оглядывался, не видит ли кто. Но все были заняты своими делами. Ростислав уже справился с этой работой и, изящно облокотясь о барьер, беседовал с солдатами, караулившими выход в город. Солдаты в оплетенных касках, увешанные оружием, фляжками и подсумками и потому имевшие устрашающий, совершенно мезозойский вид, дружелюбно скалили зубы, и аккуратные таможенники в кремового цвета мундирчиках прислушивались к разговору и улыбались эклерными улыбками. Андрей с укором посмотрел на отца и отвернулся.
Дальнюю стену огромного зала украшала символическая карта мира. Контуры континентов, весьма приблизительные, сделаны были то ли из гнутых медных труб, то ли из толстой проволоки, прикрепленной кронштейнами к шершавой поверхности. Что-то в этой карте было пугающе не такое, смещенное, вызывавшее смутную мысль: «А туда ли мы прилетели?», но разобраться в этом как следует Андрею не удалось: зарокотал транспортер; мама Люда окликнула мальчика, надо было подхватывать чемоданы и оттаскивать их в сторону, иначе под попоной возникал затор.
Шалея от жаркого стука крови в ушах, чувствуя, как по спине и животу под рубахой текут струи пота, Андрей работал, как каторжник, мама Люда тоже надрывалась, таская чемоданы к колонне, возле которой, осоловело опустив голову в белой панамке, сидела на каменной скамеечке горошковая Анастасия.
— Что ж нас не встречает никто? — прохрипела мама Люда, поверну к сыну взмокшее, покрытое красными пятнами, как будто воспаленное лицо.
— Встретят, не волнуйся, — пробормотал Андрей. Обернувшись, он увидел, что отец судорожно листает карманный словарь, это было совсем уж плохо. Вообще способность отца читать лекции на иностранном языке представлялась Андрею не такой у бесспорной. Отец и по-русски говорил странно, путая противоположные по смыслу слова: «Что-то стало светлее, Милочка», — имея в виду что смеркается, или совсем уж несусветное: «Ну, наглотался кипятку?» в смысле «надышался холодного воздуха». Про себя Андрей определял этот дефект как «математический»: нужен ведь особый склад ум чтобы отрицательное число считать такой же реальностью, как и положительное. Этой же странной особенностью отличалась и Анастасия оповещавшая родителей с утра: «Я уже засыпаю!» — вместо «проснулась», с полем Брока у них у обоих явный был непорядок.
Наконец-то из-под попоны выползло все, кроме ящика с холодильником: наверно, он не проходил по габаритам.
— Ванюшка, ты скоро? — крикнула Людмила. — Мы остались одни.
— Та, черт! — Иван Петрович с ожесточением порвал еще один бланк и побежал за новым.
«Вот вам и пятерочка за язык, — угрюмо подумал Андрей. — Сочли достойным».
Мама Люда посмотрела на сына, и в ее глазах он уловил тот же страх: «Куда приехали?»
— Умрем мы здесь, Андрюшенька! — проговорила она жалобно. — Неужели всегда такая духота?
— Солнце в зените, середина дня, — ответил ей Андрей. — Да не трепещи ты, помогут, нечего трепетать!
И тут, словно вызванный заклинанием джинн, перед ними материализовался долговязый молодой парень в черных очках, оправленных в дешевую желтую пластмассу. На нем были мятые вельветовые брюки болотного цвета и клетчатая ковбойка.
— Из группы Звягина? — сурово спросил парень, глядя на них сквозь очки, делавшие его похожим то ли на жука-бомбардира, то ли на лесного разбойника. — Замена Сивцова?
— Да, товарищ, да! — радостно вскричала Людмила. — Заждались!
— Как это заждались? — удивился жук-бомбардир. — Это я вас жду на выходе, думаю — не прилетели, хотел уже уезжать. Эни траблз? Какие-нибудь проблемы? Паспорта позабыли, визы не проставлены?
— Да вот, — заторопилась Людмила, — анкеты не может заполнить, и холодильник куда-то пропал.