Когда они вернулись в холл, хозяин по-начальственному и в то же время добродушно отчитывал отца:
— Не надо качать права, уважаемый, не надо качать права. Кто с этого начинает — тот не досиживает до конца контрактного срока. А у нас с тобой задача какая? Уехать в нужный день и час, ни минутой раньше и ни минутой позже. Как говорит советник, хорошо приехать — это еще полдела. Хорошо уехать — вот наша цель.
— Я только хотел… — привстав, проговорил отец, он был похож сейчас на оправдывающегося школьника, который что ни скажет — все едино соврет.
— Подожди! — Звягин выставил вперед ладонь. — Подожди, не перебивай, я еще не все сказал. Ты выразил неудовольствие, что тебя не так встретили, это — сигнал, и я не могу оставить его без ответа. Так вот, Иван… Иван Петрович: высоких слов я говорить не люблю, устали мы от высоких слов, да и возраст у нас не тот, чтобы красно баять себе на потеху. И скажу я тебе напрямик: твоя зарплата здесь будет хорошая, за один месяц ты отложишь в своем горбу столько, сколько в Союзе не сэкономишь за целый год. При таком окладе, прости меня, дурмана ядовитого можно и потерпеть. Ну, а временно, пока не прояснится с гостиницей, я тебя, не сомневайся, пристрою. Вопрос только — куда.
— Гриша, к Аникановым их, в «Диди»! — выкрикнула невидимая женщина. Самое место.
Звягин покосился на стену, задумчиво потрогал себя под мышками, понюхал пальцы и вздохнул.
— А чего? — поддакнул Игорь. — Правильно Галина Сергеевна указует. Уплотнить Аникашу — и дело с концом.
— Ишь ты, с концом, — передразнил его Звягин. — Что за народ! Пока он был старшим — ты песни ему на гитаре играл. А знаешь ли ты, что говорил поэт? «Кумир поверженный — все бог». Гуманитарного начала в тебе не хватает, хоть ты и поэт.
И, удовлетворившись сказанным, Григорий Николаевич пододвинул к себе старомодный телефонный аппарат с большой трубкой, как будто смонтированной из патефонных деталей.
— Алло! — Звягин произносил не «алё», а «аллоу», это получалось у него внушительно. — Алло! Матвеев? Владимир Андреич! У меня к тебе небольшой сюрприз. А ты еще приятных сюрпризов ждешь? В твои-то годы? Ну-ну. Шутки в сторону, слушай и принимай как руководство действию. Сегодняшним самолетом прибыла семья Тюриных, четверо человек. Замена Сивцова, совершенно верно. Двое детей? С чего ты взял, что двое детей? Один прилетел с тремя женами. А чего тогда задаешь лишние вопросы? Представь себе, из города Щербатова…
Сидя в глубоком кресле и держа на коленях сестренку, Андрей замер: вот, вот, сейчас… сейчас будет сказано… Поплавок косо ушел в мутно-зеленую глубь, и, как это бывает во сне после долгой рыбалки когда только закроешь глаза — начинается клев, сам Андрей тоже ушел вместе с ним под воду с широко раскрытыми глазами, все померкло и похолодело вокруг… Вот, вот, сейчас!
Подсечка оказалась резкой и такой болезненной, что у Андрея дернулась верхняя губа… Мельком взглянув на Ивана Петровича, Звягинцев усмехнулся и сказал:
— А черт их… Сумел как-то. И парня взрослого с собой протащил что тебе дипломаты. Тех ленинградцев, понятно, в кювет. Ну, ясно. Да ясно же. Речь не об этом.
Под затылком у Андрея гулко бабахнуло — так, что зазвенело в ушах, и после короткой паузы вспыхнули, каждая по отдельности, огненные грозди фейерверка: в глазах, в губах, в носу, и горячий красный свет стал медленно, бахромою опускаться на плечи, оплывать к сам сердцу… Как хорошо, что Настасья сидела у него на коленях! Андрей уткнулся в ее жиденькие волосики своим разрумянившимся лицом но уши ведь не спрячешь! Уши полыхали, развесистые и сочные, как пионы. Да, теперь все понятно. Именно поэтому их так странно встречают, именно поэтому Звягин разговаривает с отцом так пренебрежительно и недружелюбно: явились блатнички, сбросили в кювет тех ленинградцев и качают права.
Но самое скверное было то, что Горощук, приспустив очки, очень заинтересованно глядел на его уши. Глаза у Горощука были воловьи с крупными, как вареные яйца, белками, правый косо придавлен набрякшим веком… Ну, теперь все. Этот своего не упустит. Будет глумиться, будет разоблачать. Ростислав по сравнению с этим — ангел небесный… Как теперь жить? Как теперь жить?
— В гостиницу пристроить их покамест не удалось, — продолжал между тем говорить в телефонную трубку Звягин. — Ты понял, к чему я клоню? Что значит «через труп»? Ты теперь у нас холостяк. Прими людей, выдели комнату с мебелью и санузлом, у тебя в квартире роту солдат можно поселить. Подай пример всем прочим: ты же моя правая рука. Ах, все-таки через труп… Ну что ж, мы можем и через труп. Ты на пятый год продлеваться раздумал? Вот так. Да, вот так. Мне приемы все дозволены… Что? Разборчивей говори. Ну вот, так бы и сразу. Потерпишь две-три недели… Пусть месяц, черт побери! Не надо печалиться, вся жизнь впереди. Все. Бай-бай. Готовься к встрече.
Звягин положил трубку и весело посмотрел на Ивана Петровича.
— Ну вот, а ты говоришь — плохо встречают, плохо встречают… — Иван Петрович умоляюще прижал руку к сердцу. — Ладно, я пошутил. Будешь жить покамест в пансионе «Саншайн» у Матвеева Владимира Андреевича, это мой заместитель, надежный парень, оступиться не даст. Значит, какая на сегодня программа твоих действий? Там с тобой побеседует советник Букреев Виктор Маркович. Спешу предупредить: не вздумай с ним, как со мной ты затеял, с порога пререкаться, претензии свои излагать. Плохое будет начало.
— В офис — значит в посольство? — спросил Иван Петрович.
Звягин нахмурился, покусал и без того красные губы.